«...дерево познается по плоду». 
Евангелие от Матфея, 12, 33

 

В дороге хорошо думается. Часто, как это у него бывает и в ранние утренние часы сразу после сна, приходят самые интересные мысли. Это — привычно. Потому что большую часть рабочего времени он проводит в пути.
В кабинетных стенах чувствует себя зажатым... Он любит не комнатный уют, а полевой простор, не тишину за письменным столом, а шум, громыхание строек, кипение жизни в деловой рабочей среде.

Обгоняют бег машины мысли его,, выпархивают из притемненных уголков памяти так же неожиданно, как лесочки на поворотах, деревеньки из-за увалов.       
Шуршат по асфальту шины колес, не оставляя следов. Вот березовый колок, промелькнув, остался позади, крутнулась полукружьем улиц деревня и исчезла... Мысли, раз пришедшие, не уходили бесследно, рождали другие, иногда совсем неожиданные — зародыши каких-то вопросов, осмыслений... Одни вскоре отбрасывались, другие развивались, созревали в определенные выводы, решения.

С принятием любого решения он не торопился. Прихмурив лоб, обкатывал в голове каждую свежую мысль, оценивал, промеривал со всех сторон. Потому-то сопутникам своим казался отрешенным, как бы отгороженным от них, малообщительным, замкнутым. А он просто работал: интенсивно, напряженно.

И отрешенным от внешнего мира не был. Доставало внимания примечать и лесок, и деревушку, и поле с буреющей пшеницей. Слышал и вникал в речь сопутника, если тот оказывался говорливым. Это не мешало постоянно думать о чем-то совсем другом. Он умел быть одновременно и там, за окном кабины, в рыжести проплывающего поля, и рядом с попутчиками своими, и далеко отсюда — в тевризских дебрях у скважин газоносных.

Говорил действительно мало. Ни одного непродуманного слова, ни одного невыверенного решения не позволял себе... Потому как каждое слово его было значимо, каждое решение, поступок прямо или косвенно касались быта, в той или иной степени влияли на жизнь людей, доверивших ему это и благодарное, и ответственное право что-то существенное решать за них и ради них.


Ехали в Тару зажечь голубой факел пришедшего туда газа.

Сколько было ярых противников газификации области местным газом! Хотя планы газификации севера Омской области разрабатывались еще десять лет назад. Газопровод планировалось вести со стороны томского севера на Тару. Смельчаков взяться за такое дело тогда не нашлось. Альтернативного решения не было. Скорее всего, просто не искали.

Губернатор нашел этот — иной — путь решения газификации Омской области природным газом... Разведанных еще в начале 70-х годов (открытых и тут же закрытых) запасов Тевризского газоконденсатного месторождения, по подсчетам специалистов, хватит на тридцать лет.

Разведка продолжается. Есть хорошие перспективы. Регион, по оценкам тех же специалистов, располагает запасами углеводородного сырья не менее, чем в 160 миллионов тонн.

Кажется, пора бы утихомириться противникам губернаторского плана газификации. Однако — нет! Немало еще их, которым чем хуже — тем лучше. Не могут же они не понимать, что закольцованная трасса наших северных месторождений в будущем будет главным источником энергетического сырья для области?

Последний раз у строителей газопровода Леонид Константинович был месяц назад. Знакомился с ходом работ, вносил некоторые коррективы в график поставок нужного оборудования, интересовался бытом строителей. Совместно с ними, исходя из набранного темпа строительства и накопленного опыта, решили: дать тевризский газ в Тару к 1 августа.

Небольшие колки — чем дальше от Омска уводит дорога — ширятся, матереют, ужимая пашни. В светлые зеленые волны веселых лиственных все гуще вкрапливаются пятнами, вплетаются лентами темно-хмуроватые хвойные леса.

Неожиданное сравнение пришло в голову губернатора, когда попытался нарисовать, охватить внутренним взором всю будущую сеть газопроводов (от магистрали Тевриз-Знаменка-Тара — до всех срединных и южных районов)—этакая разветвленная сеть сосудов, что исчерчивают ладонь его! Поднес ее даже к глазам. Усмехнулся: еще погуще будет... Полтавка, Павлоградка, Русская поляна, Черлак... вплоть до границ Казахстана.
Когда всплывало в памяти это слово «Казахстан» — мысли круто менялись.


Двадцать лучших лет его жизни отданы тебе, Казахстан.

Там не было таких благоустроенных дорог. Такой пышной природы. Но он помнил и любил его необозримые степи, лишь на короткое весенне-летнее время зеленые, цветущие, большую же часть лета — буро-жухлые или совсем желтые. Сопки среднего Казахстана как бы застывшие волны земли. 
Горы южного издали как выплывающие из-за горизонта темно-синие грозовые тучи. И уж без какой-либо грусти утраты — студеные, малоснежные зимы Казахстана с их ураганными, ничем не сдерживаемыми ветрами, гоняющие по степи хвостатые поземки, бураны редкие, но густые — конца вытянутой руки не увидишь.