Обедать поехали к Иртышу. Но не на «тихий брег» его — на остров. Лодочка небольшая. Уместились — Полежаев, двое сопровождающих его, помимо охранника.
Ельцову места не осталось. Стоит Александр Алексеевич на берегу, затылок чешет.
— Ну, чего ты? — спрашивает губернатор, — садись.
— Так оно того, конечно, втиснусь. Однако лодку потоплю. Сто килограммов веса во мне. На воде — зыбь. Я лучше вторым рейсом.
Губернатор охраннику:
— Вылазь. — И Ельцову: — А ты садись.

У Ельцова от волнения испарина на лбу выступила.
— Остров же, Леонид Константинович, к тому же всякой дурью поросший. Десять человек затаись — не заметишь, а вы без охранника.
— Садись, тебе говорят.
Сел. Поплыли без охранника. У Ельцова удивление не проходит: какое-де уважение к его личности!

Дело было во вторник. Чтобы сбавить вес, Ельцов по вторникам не ел. Гостей радушно угощает, сам — ни куска в рот.
— А ты — чего? — спрашивает губернатор, усмотрев, что тот ничего не ест.
— Я, Леонид Константинович, по совету нашего врача-диетолога, чтобы сбросить вес, по вторникам голодаю.
— Дурью ты маешься, — рассмеялся губернатор. — Что организму требуется, то и давай ему. А так — только желудок свой угробишь. Потому что если ты сегодня не доберешь, то завтра переберешь обязательно. Не мучь себя зря.

Довод губернатора показался Александру Алексеевичу более здравым и логичным, чем врача-диетолога. С того дня он это дело бросил.
...Переправились обратно на берег. К машине губернатора подошли. Ельцов раскрывает папочку, которую всё время из рук не выпускал. В голосе — елей: сами, мол, знаете, Леонид Константинович, вот на это надо, на это... определенную сумму.

 

Губернатор смотрел на него какое-то время с прихмуром:
— Дорого ты мне стоишь, Ельцов! — рассмеялся. — Ладно уж, давай свои бумажки.
Две подписал. Третью вернул: с этим обождешь.
— На пользу ведь, Леонид Константинович, и району, и в какой-то части области.
— Были бы не в пользу, разговаривать бы с тобой не стал.
...Саранча летом 2000 года из казахстанских степей на омские земли повалила.
Губернатор позвонил в Черлак Ельцову: «Как там у тебя насчет этого гнуса?»
«Прет, Леонид Константинович. Валом валит. Спасу нет!» — как всегда, немного преувеличивает Ельцов.

Губернатор: «Я назначил встречу в твоем районе с делегацией из Павлодара. Сам аким Павлодара будет. Организуй там, что можешь, для приема гостей где-нибудь поближе к их границе».

Близ деревни Железинки — первой от казахстанской границы, — стараниями Ельцова белую юрту поставили.

Увидев ее, омский губернатор удивился. Вокруг обошел, вовнутрь заглянул...
Казахстанская делегация во главе с акимом Павлодара подъехала. Глава Павлодара к омскому губернатору с раскинутыми для объятия руками идет.

А Полежаеву и эта белая юрта, и приехавшие казахи годы молодые напомнили. Те самые, когда, избавившись от «поповской» оппозиции, дела на стройке канала в гору пошли. Журналисты зачастили из Алма-Аты, из Москвы.

И вот — сам Кунаев, первый секретарь компартии Казахстана, приехал.
Это был человек, которого раз увидишь, да если еще посчастливится поговорить с ним — никогда не забудешь.

Был он роста высокого, где-то за метр восемьдесят, лицо благородного интеллектуала, речь образная — чувствуется большая внутренняя культура. Память на фамилии изумительная. Возможно, что, готовясь куда-то поехать, запоминал фамилии тамошних руководителей, изучал обстановку.

Полежаев, руководитель огромной стройки, за обедом в белой юрте, которую поставили на обдуваемом косогоре, где не было комаров, поначалу чувствовал себя скованно, был очень смущен.

Интересовался первый секретарь КП Казахстана самыми насущными вопросами: какие трудности? Когда подадите воду? Как готовятся кадры? Где берете эти кадры?..
Вторую, большую часть встречи провели на ногах: ходили...
Кунаев расспрашивал Полежаева... Последний пояснял, показывал...

Вопросы Кунаева, интерес его к строительству не были формальными. Полежаев чувствовал его стремление вникнуть во всё, понять. А понять — значит, чем-то помочь. Стройка всегда в чем-то нуждалась.

Воспоминания о Кунаеве вызвали у губернатора два разнополярных чувства. Первое—это удовлетворение, что ему довелось быть не только знакомым, но и не единожды беседовать с этим неординарным человеком.

Что Кунаев много сделал для развития Казахстана — это безусловно. По-восточному мудрый, с этакой мягкой вкрадчивостью, природной вежливостью — обаял любого человека. Брежнев ценил Кунаева, дружбу с ним.

И второе — чувство горечи, обиды за этого человека. После смерти Брежнева у Кунаева не складывались отношения с Андроповым. После Андропова и Черненко пришел Горбачев, поздравил Кунаева с 70-летием, назвав одним из современных крупных лидеров партии.

Потом верхушка этой партии жестоко глумилась над ним: отстранила от руководства Казахстаном, обвинив во всех смертных грехах (ставили даже ему в вину, называя это моральным разложением, что он принял от кого-то в подарок бельгийское ружье).
С первых дней правления Андропова, почувствовав его к себе отчуждение, Кунаев понял, что это означает. И всё же не скрывал своего неприятия неоправданно крутых мер Андропова, особенно когда тот устроил чекистские облавы на людей в магазинах и других общественных местах.

Но еще жила в душе Кунаева надежда, что со временем всё образуется.
Как-то, находясь в Караганде в кабинете Полежаева (работал тогда Леонид Константинович первым заместителем председателя Карагандинского облисполкома), Кунаев несколько раз принимался расспрашивать его, как идет в области уборка урожая. Часто подходил к телефону ВЧ, звонил в Москву, с кем-то разговаривал там, докладывал. .. и как бы для себя произносил: как нужен нам сегодня этот миллиард!..
Тогда вся страна гудела: «Казахстан!» «Целина!» «Миллиард!» И он, Казахстан, давал этот миллиард пудов зерна.

Как нужен был он, миллиард, Кунаеву в этот раз! Чувствуя неприязненное отношение к себе Андропова, он хотел это компенсировать успехами экономики Казахстана, его земледелия.

Для Полежаева, безусловно, эта фигура была и осталась масштабной. Потому как Кунаев был не просто провинциальный руководитель Советского Союза, а крупный восточный государственный деятель, к тому же большой ученый: одно время — президент Академии наук Казахстана.
(После Полежаеву рассказывали, что Кунаев, будучи уже пенсионером, решил совершить поездку на юг Казахстана. Посетить Джамбул, Чимкент, отдохнуть на курорте Сарыгач, что близ границы с Узбекистаном... И как толпы людей встречали его возле каждого аула, поселка, города, выражая любовь и признательность ему — аксакалу, человеку... Смерть застала его там же, в санатории Сарыгач, в возрасте 76 лет).

При виде белой юрты, похожей на ту, в которой встречались несколько раз с Кунаевым, от нахлынувших воспоминаний у губернатора какой-то щемящей болью прожгло сердце, на глаза навернулись слезы.

...Прошли с делегациями — павлодарской и омской — по приграничным полям, кишащим саранчой, посовещались, наметили общие меры борьбы с ней.
Потом пили чай в белой юрте, поставленной близ леска, трепетно пошумливающего листвой под легким ветерком, прилетевшим из казахстанских степей.

Аким Павлодара и губернатор земли Омской — казалось бы, равны по должности. Но с какой уважительностью аким и его сопутники выслушивали каждое слово губернатора! Помнили его подвиг жители Казахстана, чтили за тот труд, который вложил он в их землю, напоив водой знойные их степи.

И сказал в прощальном слове омский губернатор:

«.. .Уважаемые делегаты Казахстана... И наши... Я хотел бы, чтобы — какие бы ни складывались отношения — экономические, политические — между Казахстаном и
Россией, мы всегда помнили, что долгие годы жили вместе. Что Россия бескорыстно внесла большой вклад в развитие Казахстана, его промышленности, сельского хозяйства, культуры.
Да, сегодня политически нас разъединили, но мы — русские и казахи — должны быть духовно вместе.
Пройдет время, и исчезнет граница, по которой только что мы ходили, обсуждали, как справиться с общей бедой.
Плечом к плечу, сомкнувшись, живем мы. У нас одна река. Иртыш поит своими водами оба наши народа!..»