Практикант, всё это время молча, с любопытством перекидывающий взгляд с бригадира на толпу за дверью вагончика, вновь берется за наряды, листает. Бригадир и Кудрявый следят за его рукой: шибко или нет подпугали? Рука практиканта не дрожит, лицо спокойное. Решают: не шибко. Но всё еще впереди...

Ждут, какую категорию грунта поставил.
— Весь грунт идет по третьей категории.
— Ты что? — Бригадир дышит студенту в самое лицо. — Без заработка работяг оставить хочешь?!
— Тысячи по полторы набежит на каждого.
— Мы меньше трех не забивали!
Рабочие за дверью слышат их разговор. Поднимается шум, злобные крики:
— Молокосос!
— За шкирку его и в траншею! Кудрявый лезет в вагончик:
— Да я его на месте устосую! За колючку пойду, вышку получу, но буду знать, что одной пакостью на свете меньше стало!

 

Практикант не выдерживает. Собрав бумаги, выскакивает из-за стола. Отпихнув ногой в грудь от дверей Кудрявого, садится в машину, едет в Баянаул к Партусу. Влетает к нему гневный:
— Рудольф Эдуардович, вы меня умышленно им кинули! Вы же наперед все знали...
— Знал, — соглашается Партус. В серых прищуренных глазах хитрая ухмылка. — Ничего. Испытать тебя надо, чего стоишь.
— Так они же...
— Это правда. Убить могут. — Успокоил, подняв над столом руку: — Ничего. Такое редко бывает. При мне не случалось... Грозят только — и ломаются молодые люди. Скажу тебе, что большие, хорошие профессионалы гибли здесь, подпав под их власть. Это — худо. Ты ничего... Молодец.

 

Смотрит студент недоуменно на Партуса:
— Чем молодец-то! Что не устоял, сбежал?!
— Устоял. Не пошел у них на поводу. Это уже хорошо. Есть надежда, что получится из тебя гидростроитель. А с бригадой всё уладим.

 

Вернулся в бригаду с Партусом.
Тот пошел на некоторый компромисс, подогнав им зарплату под две с небольшим тысячи «на рыло».
Поворчав, что бросят всё и уйдут, рабочие успокоились.
Партус наставлял практиканта: и поддаваться их давлению не надо, но и слишком зажимать негоже. Народ заработать приехал. Кто будет пить гнилую воду, глотать пыль, песок ради каких-то патриотических чувств?.. Нет такого у них. Понимать надо. Дипломатом быть.

 

После защиты диплома Леонид работал какое-то время в Баянаульском районе под началом того же Партуса. За спину его больше не прятался. Первое время топор врубал в стол при закрытии нарядов. Если бригадир делал попытку призвать на помощь себе рабочих, чтобы натравить их на прораба, он брался за топорище и — бригадиру:
— Сиди, сука, зарублю!
Бывшие зеки — народ тертый. Слабаков не любят, силу уважают.

 

Было ли у него желание стать таким, как Партус?
Рудольф Эдуардович виделся ему островерхой, довольно заметной возвышенностью среди однообразных, плоских «холмов». Леонид смлада не хотел быть «существователем», безликим работягой, рядовым ли чиновником, пусть даже хорошим профессионалом. В любой отрасли хороших профессионалов — не оберешь! По его понятию — это та же толпа. Он не собирался быть человеком толпы. Он должен быть только первым, отличным от других. Но не заносчивостью, не самовыпячиванием, а уникальным профессионализмом; лучше других знающим и исполняющим свое дело.
В чем-то, можно полагать, хотел походить на Партуса. Хотя бы обладать его знанием характера этих полудиких бригад, где собраны случайные, «разномастные» люди, объединенные, спаянные только тем, чтобы побольше урвать.

 

Полевые бригады — это не заводской коллектив, который складывается годами и более-менее постоянен, с давно установившимися традициями. Здесь — орда. Текучая. Одни, не выдержав тяжелых условий труда, неустроенности быта, уходят; другие, надеясь ухватить легкий рубль, приходят.