Ветер был резкий, колючий, прошивал одежду.
«Кислородщик» исчез с паяльной лампой; где-то за два шага поглотила его снежная муть.
—    Он — что?.. — спросил недоуменно прораб.
—    Сбежал, — предположил Ахмет.
—    Куда и зачем ему сбегать? — рассудил водитель бензовоза. — Погибнет. И нам будет теперь хана без лампы.


Надвигалась ночь; серая муть становилась агатовой.
Срываясь с неба косыми полосами, забивая дыхание, подхваченный ветром, снег несся куда-то в темную пропасть.

Большого страха у молодого прораба не было. Не возникало мысли, что здесь может и закончиться его земное существование. Много позже, задним числом, когда, работая на канале, узнавал о пропавших в буран рабочих, это приходило в голову. Здесь же боялся лишь одного: обморозить руки или ноги.

Водитель бензовоза предложил распить бутылку водки, прихваченную им в Павлодаре.
—    Пожилой, опытный дядя, — сказал он ему у корня, - неужели не знаешь, что водка в наших условиях подобна яду?!
—    Верно, — как бы опамятовался водитель, — выпьешь, расслабишься—тут тебе и карачун. — По плечу даже похлопал прораба: — Молод, да не зелен! Насчет водки - правильно. А вот что решился в такую надеру ехать, не скажешь такого...
—    Сам-то!.. Пожилой человек...
—    Я предупреждал...
—    Предупреждал он. Надо было, как в той байке... Река вскрывалась. Лед стал совсем рыхлым. Сделали ограждение из милицейских. А мужик идет на лед — на другую сторону перейти наладился. Ему кричат: куда идешь?! Вернись немедленно! Он пошел и провалился. Едва спасли. Когда откачали, первые слова были: «Почему меня не предупредили?» — «Как не предупредили?! Тебе же кричали!» — Мужик: «В морду надо было бить, тогда бы не пошел».

—    Уместно, — согласился водитель бензовоза.
—    Мужика можно было, — сказал Ахмет. — Ты — начальник! Как бить?..
«Кислородщик» вынырнул из снежной мути в свет от подфарников самосвала так же неожиданно, как полчаса назад в ней исчез. В снегу с ног до головы, лицо мокрое не то от снега таявшего, не то от пота. Скорее — то и другое. Но улыбчивое.
—    Айда, пошли, ребята, — отмахивает рукой туда, откуда появился. — Дорога... Места признал. Знакомые. Поселок — рукой подать. Не дошел, но учуял — Май каин рядом.


Прораб тоже предполагал, что самым ближним от них поселком может быть Майкаин. Но считал, что до него не менее десяти-пятнадцати километров. Поверил « кислородщику» — все же старожил.
Пошли; «кислородщик» впереди — за проводника.

Снежные струи бьют то в бок, то в грудь, суметами стелются поперек пути, вязнут в них по колени и выше ноги. Иногда попадут на чистину. Через десять шагов — очередной намет. Дорогу потеряли...

Вскоре проводник оказался сзади, приотставать стал. Останавливались, ждали. Наконец заявил, что дальше он не может. Сил нет. Вы-де, ребята, идите. Я присяду, отдохну. Вы — прямо всё, прямо... Когда снег залепляет глаза, ветер чуть не валит с ног — прямо не ходят. Всегда — по кругу, нередко к смерти своей. Но прилечь во вьюжной степи — это верная гибель.

Прораб поначалу вел «проводника» за руку, потом тянул, наконец, взвалил себе на плечо. От мужика несет винным духом. «Вот она, водка, — усмехается прораб, — коварная вещь... Бутылка, должно быть, в заначке у «кислородщика» была. Выпил. Взбодрился. Через час выдохся: обезволел и обессилел. Тут бы и смерть ему... Может, всем нам смерть?» — впервые серьезно, но опять же без испуга подумал прораб. По-настоящему в смерть он тогда не верил. Шли, казалось, вечность.


Куда? — уже не знали. Ветер крутил. То бил в лицо, то дул в бок, то подталкивал в спину. Прораб понял, что не ветер крутит, а они кружат. Надо идти так, чтобы ветер... Когда они пошли от машин — он встречным был. Так и идти — всё время навстречу ветру. Вслепую-то почти невозможно. Но только так смогут куда-то придти — не «закружить в вечность».

Прораб — молодой, сильный, выносливый — теперь впереди всех с обезволенным «кислородщиком» на плече. В институте на первом курсе девчата даже из других групп приходили пощупать его мускулы. Накачал их, работая два года кузнецом в Петропавловске. Парни-однокурсники, многие из тех, что пришли в институт после фронта, смотрелись рядом с ним не очень казисто.
И ему это нравилось. Нравилось всегда и во всем быть первым. Не считал это чем-то предосудительным. Напротив, чтобы быть первым — надо преодолевать постоянно какие-то трудности, то есть иметь цель, иметь всё то, что называется одним словом — характер.
Людей слабохарактерных — несчетно, и он, насилуя себя, вырабатывал, выковывал, как поковку на наковальне, свой особый характер.
Шел и шел, подбадривая Ахмета и водителя бензовоза: «Не падайте духом, ребята. Держитесь. Поселок близко. Знаю...» Не знал, где этот поселок, казалось, что они должны были десять раз уже придти в него.


Понимал, что кружили. И всё же шли не замкнутыми кругами, спиральными, медленно, но верно продвигаясь в правильном направлении. И вот в просвет снежной мути мелькнул огонек и пропал. Мелькнул он чуть слева по ходу их, откуда дул ветер.
Вскоре вышли на заправочную станцию Майкаина, стоявшую на окраине поселка.


Не блесни огонек, прошли бы мимо — в погибель свою. «Нет, — был уверен, что с ним никогда ничего плохого не случится, — не погибли бы. Вышли бы на другое пристанище-приют. Потому что у него есть своя счастливая путеводная звезда, она ведет его по жизни и не допустит непоправимого лиха». — Подумав так, даже прикрякнул удовлетворенно...