О чем-то своем думает губернатор. Скорее всего, о газификации области. Загорелся этим. Никто поначалу не верил в его идею, да и сейчас остались еще «фомы неверующие»; а он взялся и делает... Воплощается, вопреки всему, в дела его идея. Теперь Виктор Яковлевич убежден, что доведет он задуманное до конца: покроет область сетью газопроводов. 

Виктор Яковлевич давно уже не «вредничает», во всем верит губернатору: крепкая голова, надеясные, умелые руки, вернее, слова. Глядя в спину губернатору, возобновляет прерванный монолог. Диалога не получается: ни слова ему в ответ губернатор. Не слышит его за своими думами-заботами, а может, и дремой... 

Но Белевкин не умолкает:
— Нас, Леонид Константинович, упрекают, что допустили в хозяйствах области сброс поголовья скота, особенно дойного стада... Америка тоже сократила в четыре раза поголовье коров, зато надой подняла в шесть раз. На такой путь и нам становиться надо. Раньше как было: доится, не доится корова, — районное начальство приказывает: держи. Лозунг выкинули: сто коров на сто гектаров пашни. И — не меньше. Каких коров? Фуражных! А из этих фуражных давала хорошее молоко, может, половина. Другая — балласт. 

Держать-то надо первую половину, чтобы надаивать не по две тысячи литров от коровы, а минимум — четыре. Балласт — сбросить. Вот и не станет животноводство затратным... — Помолчал, ожидая, как отзовется на это губернатор, не очень-то надеясь получить ответ. Тот, действительно, молчит, в боковое окно наставившись: любуется ли пробегающими мимо лесами-пашнями? Может, ушел в самого себя, в заботы свои. Помолчав, Виктор Яковлевич начал несколько о другом, потому как много мыслей теснятся в голове его, просятся наружу, чтобы провериться на слух, для себя хотя бы: — И столько площадей в растениеводстве нам не надо. Ранее распахивали всё подряд... и негодные под пашню земли. 

Кто-то ордена получал, героя за распашку песков, солонцов. Пастбища, сенокосы погубили, а зерна — пшик... Вывернули наверх солонцы да песок, похоронив под ними плодородный слой — не бесхозяйственность ли это?! Только плодородная земля должна быть под пашней. А остальное — залужить. Пусть будут хорошие сенокосы, пастбища... Хотя нелегко это сделать... Но надо. — И на это никак не отозвался губернатор. Виктор Яковлевич смолк. Однако долго молчать не может, не дают покоя мысли: — Жизнь, Леонид Константинович, сама подсказывает... Только упрямиться мс надо, противоборствовать с тем, что как бы само выявляется, входит в быт, уклад сельский... 


Говорят, что техники у нас меньше стало. Я считаю, что техники у нас достаточно. Бережливее относиться к ней надо. Да, МНОГО было у нас техники в пятидесятых-шестидесятых годах. Знаю хорошо: хоздворы под «завязку» были ею забиты. 

Но какая это была техника? Слабенькая, малопроизводительная! Да и отношение к ней было, иначе не назовешь, как варварское. Комбайн гробили за три-четыре сезона, трактор в два года разваливали... Сейчас ее меньше, но обрабатываем ею столько же пашни. Почему?

—    Потому, — заговорил, наконец, губернатор, — что эффективнее стали ее использовать, отношение к ней изменилось, более хозяйским стало. Но... и это, думаю, самое трудное для нас: настоящего хозяина на земле вырастить надо... Я не говорю, что «надо», как ранее было, когда районные начальники в каждую дырку лезли, каждый шаг сельхозпроизводителя направляли, контролировали — в ежовых рукавицах его держали!.. — Подумав над своими последними словами, как бы в противовес им: — На самотек всё пускать, как тех крепостных мужиков, тоже не годится. Ситуацию, разумеется, в руках держать надо. Только не в ежовых...


Губернатор велел водителю остановиться. Сказал, открывая дверку кабины и нащупывая одной ногой землю:
—    Выйдем. Немного разомнемся.
Машина остановилась на взлобке длинного, но не широкого увала. Впереди, за небольшой долинкой, виднелся второй такой же увал.

Леонид Константинович обвел медленным взглядом округу: увалистая местность напомнила ему казахстанский ландшафт. Припомнилось сравнение сопок с застывшими волнами земли. Увалы еще больше походили на застывшие земные волны. Вправо от дороги до темно-синей стены хвойного леса — метров на четыреста — тянулась неширокая полоса хлебного поля: пшеница низкорослая, подернутая какой-то ржавой желтизной. Поспела, солнце ли иссушило, не дав развиться?..