Владыка строил храмы. До изумления неутомим был архиепископ (митрополит) Феодосий в служении Богу.

Возвратил в лоно православной Церкви бывший Свято-Никольский казачий собор, в котором за годы Советской власти чего только не перебывало: и театр, и учебное заведение, и склад, и долгие годы стояло святое строение пустующим. Наконец его отреставрировали. Но не православные богослужения начались в нем, а заиграла чуждая православию католическая органная музыка.

И казалось, что конца ей не будет, потому как трудно было поверить, что атеисты, сплотившись в воющую стаю, допустят выдворить орган из бывшего храма.
Много было шумихи поднято вокруг этого здания, когда Феодосий обратился в областные власти с просьбой возвратить Богу Богово. Безбожники писали яростные статьи в газеты, собирали подписи под обращениями в администрации города и области, чтобы оставить в бывшем православном храме орган, ссылаясь, что-де сюда ходят и школьники, и студенты, и масса пожилых людей, любителей органной музыки; что она воспитывает людей в духе нравственности духовной, приобщает их к высокой культуре...

 

Атеисты устраивали митинги в защиту органного зала. Шум, поднятый ими, в сопоставлении с протестами верующих, был подобен грохоту водопада в сравнении с журчанием ручейка. Но ручеек набирал силу. Многомудрый владыка привлек на защиту храма нарождающееся в Омске сибирское казачество.

Казаки рьяно вступили в борьбу за свою бывшую святыню, пообещав владыке по трубке выбросить в окна орган. Феодосий упросил их не делать этого: «Цивилизованно надо, господа казаки. Писать в те же газеты, обращаться к городским и областным властям».
Ручеек одолел ревущий водопад.

 

Трудно сказать, какую роль сыграл в этом губернатор. Возможно, что всё свершилось без его прямого вмешательства. Хотя умонастроение его было на стороне верующих. И колокол на звоннице Свято-Никольского казачьего собора возвестил православному люду, что храмовое здание вновь служит своему истинному предназначению. А омскому органу нашлось место в другом старинном здании Омска, и не утеряны были дорогие кому-то божественные мелодии органа.

... На месте бывшей шестой колонии подавно шло строительство святой обители — Ачаирского монастыря.

На земле страданий когда-то осужденных (преступников и людей безвинных) был обустроен пробившийся из-под земли ключик светло-хрустальной воды. Его освятили. Святая вода, заполнив котлован, побежала по проложенному деревянному лотку в Иртыш.

Здесь к концу двадцатого века и к самому началу двадцать первого были построены:

Привратный храм Анастасии Узорешительницы;
церковь Во имя Дмитрия Солунского;
храм Во имя Веры, Надежды, Любови и их матери Софии;
церковь Во имя Иоанна Крестителя;
Успенский собор — достраивался.

На Левобережье шло к завершению строительство кафедрального Христорождественского собора.

Всё это не без помощи губернатора... И не без злобных нападок на него. Закоренелые атеисты укоряли: «Из пособий детских денежки! Копейку детскую в ненужное дело бросает Полежаев!»

Терпел. Какая вера жила в душе его — он да Создатель знают... Но не переставал помогать восстановлению епархии. Случалось, сетовал в душе: «Люди, подумайте. Умом своим пораскиньте. Ничего лишнего не делается. Не отдаем мы Церкви и сотой доли того, что отняли у нее без смысла, порушили зазря. Долги следует возвращать, если мы хотим жить по правде... И подумайте о детях своих... Не отнимается у них, а дается... Пройдет какое-то время, вырастут, может, у самых закоренелых безбожников, дети в православной вере, высокой нравственности и духовности — они не пойдут грабить, убивать, насиловать.

Зайдя в храм, проходя ли мимо сияющих крестов Дома Господня, дети ваши, внуки, если не осенят себя крестным знамением, то у многих лицо озарится теплой улыбкой, посветлеет на душе... Уже сейчас не вы, опутанные паутиной лжи бесовской, а дети ваши приобщаются к Богу. Загляните в церковь, где идет служба, сколько там молодых людей внимают Божественной литургии с благоговением на лицах... Может, что-то и поймете.

«Хотя,—утверждает древняя мудрость, — всякий правду ищет да не всякий ее творит!» — Трудное это дело, не каждому посильно».

 

Они, митрополит и губернатор, как бы нашли друг в дружке родственные души.
Оба с крепким умом, твердым, цельным характером — они тянулись один к другому.
Не реже одного раза в неделю губернатор приезжал в Ачаирский монастырь.

Владыка встречал его широкой, неподдельно радостной улыбкой, приветствовал чуть скороговорнее обычной своей размеренной речи:
«Добро пожаловать, дорогой Леонид Константинович! Добро пожаловать...»

 

Они уже были как бы духовно породнены: владыка участвовал в похоронах матери губернатора, крестил его внука. И оба были искренне рады этим встречам.
Проницательный Феодосий видел, как грустные глаза губернатора по мере его общения с ним светлели... Отдохнуть душой, внутренне улыбался митрополит, приехал к нему губернатор. От светской суеты на кой-то час сбежал. Видел духовным взором своим митрополит, как трудно тому нести бремя власти в тяжелейшую для России пору.
.. .И хотя, совершая литургию в Дмитриевской ли церкви, а чаще в Свято-Никольском казачьем соборе, видел прихожан опрятно одетых, со спокойными, сосредоточенными лицами, митрополит понимал, проникая мысленно в души их, что в каждой неустроенность, горе гнездится...

 

И, как бы это ни было для него печально, не мог не сознавать, что прихожане его — в большинстве своем люди, которых привела в храм, к Богу напасть горькая. Потому как они, еще недавно живущие спокойно, правда, не в большом достатке (некоторые едва дотягивали от зарплаты до зарплаты), но жили с верой в лучшее будущее. Теперь лишились и этого малого. Ни с того ни с сего, как многим казалось, потеряли всё: работающие своего небольшого, но постоянного заработка, а то и самой работы лишились.
Все, кто, собирая по рублю, накопили небольшой вклад в государственном банке на черный день, потеряли его, когда пришел этот черный день, и в конце концов утратили главное — веру, что когда-нибудь наступят лучше времена, которые им громогласно обещали и обещают московские лукавые оракулы Гайдары, шумейки разные да малоприметные, но играющие ведущую роль в охмуривании народа так называемые «серые кардиналы»...

 

Он тут же старался выбросить такие мысли из головы, считая их никчемными и греховными. Не его, пастыря духовного, дело судить светские порядки. Предназначение свое видел в служении Богу, в молитвах о спасении душ человеческих. И если люди потянулись к Богу, ища у Него защиты, веря, что только Он, Создатель всего, поможет им; что лишь с Небесной помощью восстановится справедливость на земле (которой почти никогда на ней не было), то архипастырь больше, чем любой из прихожан его епархии, верил в Промысел Божий, в то, что Всевышний поспешествует молитвам его, слыша плач обездоленных душ.

 

Губернатор, действительно, приезжал в Ачаирский женский Крестовый монастырь, чтобы дать отдых уму и чувствам.

Если митрополит больше сталкивался с народом в храме, умозрительно лишь видя, понимая его беды, то губернатору повседневно, повсечасно приходилось воочию встречаться с людскими бедствиями; выслушивать стенания обездоленных, разбирать жалобы, отвечать на вопросы, а то и терпеливо сносить брань людскую, на его взгляд, во многом несправедливую. Однако на всё нужно было отзываться сдержанно, поступать мудро; кого-то успокаивать словом, кому-то помочь делом, где-то, скрепя сердце, не ответить бранью на брань.

 

Порой ему казалось, что — всё! Силы, терпение его — на исходе. Может, лучше снять с себя тяжкие доспехи власти, уйти в отставку, жить с облегченной душой? Однако была это всего лишь минутная слабость — не более. Он тотчас брал себя в руки: надо зажать отрицательные эмоции в кулак. Делать то, что ты можешь. Оправдывать хотя бы в какой-то мере ожидания народа, избравшего тебя своим предводителем, вручившего в твои руки свою судьбу... И светлый проблеск — когда что-то получалось...

 

Смотрел, сравнивал свою область с соседними: и там было ничуть не лучше, а в некоторых аспектах — и похуже. Разумеется, это его не успокаивало. Считал, что он-то мог бы сделать больше для области, для народа, если бы ему на месте не мешали... Замшелые партийцы, так или иначе усидевшие в руководящих креслах, оправившись от первого испуга, когда с минуты на минуту ждали, что разочаровавшийся в них народ, разгневанный их многолетним обманом, жестоко расправится с ними, всеми их райкомами-обкомами... Вскоре, не наблюдая мести, осмелели, вернулись вновь к старой пропаганде, что они поведут опять светлой дорогой людей в Земной Рай, если им вернут утраченную власть.

 

Мешать мешали, но не всё у них теперь получалось. Люди прозревали, начинали понимать, что чем хуже идут дела у новых правителей, тем легче на душе у отвергнутых.
...Та же мэрия со своим «старорежимным» горсоветом фордыбачили, пытаясь организовать тотальную травлю областной Администрации: она-де обделила город финансами, на голодный паек посадила... Откуда ей, мэрии, взять денег на зарплату бюджетникам? Идите, требуйте у губернатора. И введенные в заблуждение люди шли... Правда, вскоре разобрались в лукавстве городских властей.

 

Он, приезжая в Ачаирский монастырь, ставил свечку в Дмитриевском храме святому Дмитрию Солунскому. Долго стоял с задумчивым лицом у иконы святого с горящей ровным огоньком свечкой. Думы тоже текли ровно, успокаивающие о том, что всё со временем наладится, что лучший лекарь всего и вся — время. Надо только идти в ногу с ним, быть у него не на подхвате — что это означало, четко пояснить себе не мог. Одно знал достоверно: сгладит, сотрет оно, время, все сегодняшние ямы-колдобины. Нужно только не опускать рук. Надо продолжать работать, не щадя себя. Не терять веры в лучший завтрашний день.

 

Из храма выходил с просветленным лицом. Беседовали с Феодосием в небольшой его опочивальне. Владыка, душевно радуясь встрече с губернатором, высоко ценил его талант руководителя и не только...

Как-то заговорил:
— Дорогой Леонид Константинович, часто беседуя с вами, я проникся убеждением, что вы человек, которого никаким вопросом впросак не застанешь. Вы можете ответить на любой вопрос, потому как и строитель, и экономист, и администратор, — качнул удовлетворенно головой. — Сколько лет были вы во главе «Сибирского соглашения».. . Так вот, у меня возникает вопрос... — подойдя к главному, примолк. Достав расческу, почесал бороду, сдул с расчески что-то невидимое, вернул в карман, продолжил. — Почему бы вам не баллотироваться на самый высокий пост — президента России? — И смолк, ожидая как-то настороженно ответа.

 

После, припоминая этот разговор, так характеризовал поведение губернатора: «.. .не стал даже рассуждать на эту тему. Другой бы: то да сё... Он просто: «Нет. Я строитель. Я здесь свое место нашел. Знаю, что делаю. И это дело мне по душе...» Значит, — заключал Феодосий, — есть в нем врожденная скромность. — И уже от себя добавлял к сказанному губернатором: — Каждый труд благословен перед Богом. Но труд, который ты любишь, — вдвойне. Потому что ты делаешь его с душой».

 

В другой раз владыка пожаловался губернатору:
— Про меня вот говорят: дайте Феодосию власть, он крестами весь город заставит. — Посмотрел вопросительно на губернатора, вопросил: — А что такое крест? — сам же ответил: — Это хорошее и почетное знамение. Вот мы поставили Поклонный крест в память замученных в бывшей колонии узников. Но я не хочу заставить ими весь город. Хотя они как бы вехи истории... Вы согласны с таким определением?

 

Губернатор кивнул, что согласен. Владыка продолжил:
— Где был храм и уже нет его — поставить бы часовню, крест памятный, что вот здесь была церковь, собор... На Ильинской горке задумали мы часовенку. Так фундамент атеисты заложить только допустили. И то по причине, что как-то проморгали. Больше ничего не дали сделать. Пикеты выставляли. Крест, устанавливаемый на месте предполагаемой часовни, несколько раз ночами спиливали.
Губернатор, выслушав сетования владыки, заговорил тихо, но с крепостью в голосе:
— Придет время. И оно уже не за горами. Восстановим Ильинский храм. Он был украшением города. И до сего дня это место пустует, если не считать одинокого богоборца, который стоит на фундаменте порушенной Ильинской церкви. Фундамент в земле лежит — только возводи. .. — И головой укоризненно покачал на бывших разрушителей храма:
— Такую красоту разрушить! Как руки поднялись? — Повысил голос и с еще большим убеждением:—Со временем и Успенский собор будет восстановлен, и Воскресенский, и Знаменская церковь... Меня всегда удивляет, возникают какие-то особые мысли, когда смотрю на пустыри, где стояли ранее храмы. Ведь более чем за полвека после разрушения на месте их стояния почти нигде так ничего и не построено. А ведь это самые лучшие места в городе. Невольно возникает вопрос: почему?

 

.. .Приехал Лукашенко. У того всё расписано по минутам. Но когда проезжали возле Серафимо-Алексеевской часовни, Феодосий белорусскому президенту и омскому губернатору:
— Загляните на десять-пятнадцать минут в часовню. В соборе, куда мы едем, много народа. Побудьте вдвоем.

Согласились. Зашли.
Лукашенко приехал со своей идеей — объединения Белоруссии с Россией.
— Богоугодное дело, — похвалил его намерения владыка. Тому и другому — по свечке в руки. — Поставьте за доброе дело — объединение! — Третью свечку сам ставит: — Я ведь украинец. Вы договариваетесь — Россия и Белоруссия. А мне и за Украину больно: почему она не с вами?