Навстречу фронту.

Эшелон остановился на какой-то полутемной станции.  Здание вокзала было разрушено. На его месте стоял длинный, наскоро сколоченный барак.

Выгрузившись из теплушек, солдаты долго шли по холодному неприветливому полю. Потом углубились в лес.  Каждый думал о своем. Но личные мысли сливались в одну общую заботу: «Как сложится предстоящий бой?» 
Беспокоил этот вопрос и Иллариона Васильева. Но  вот он нащупал в кармане коробку «Казбека» и улыбнулся.  Память перенесла воина в недалекое прошлое. Ах, до чего же счастливым он чувствовал себя после заключительных учений в тылу, когда сам генерал Иван Васильевич Панфилов вручил ему пачку папирос! Подарок скромный, да не в том суть. Богатырем назвал Иллариона генерал и сердечно поблагодарил за ратную хватку.  А было так. На бойца Васильева, укрывшегося в окопе, шел танк. Грозно и стремительно надвигалась стальная громадина—того и гляди, расплющит и в порошок сотрет. Но не растерялся, не сдрейфил Илларион. 
Метнул под гусеницы учебную гранату и спрятался в свою земляную крепость перед самым носом машины. А когда танк с громом проскочил над окопом, солдат поднялся и бросил на его корму деревянную болванку, заменявшую бутылку с «горючкой». Появись на учебном поле не своя, а фашистская машина, не сдобровать бы ей!  Все это видел командир дивизии. Видел он и пробоины в мишенях, изображавших смотровые щели танка.  Не в какое-нибудь яблочко, а именно в такие щели по-снайперски попадал Илларион Васильев. Он твердо усвоил науку сокрушения гитлеровских стальных черепах, которую преподавал своим питомцам дальновидный генерал Иван Васильевич Панфилов.

«Так неужели после этого мы не сумеем всыпать гитлеровцам по первое число?» — размышлял Илларион Романович, шагая навстречу фронту.

 

Держаться!
Бой у села Булычеве. Первый бой. Он навсегда запомнился Иллариону.
Рубеж обороны был занят с ходу. И едва солдаты успели отрыть окопы, как загрохотала гитлеровская артиллерия.  Завыли мины. Черные султаны разрывов заплясали впереди и сзади, справа и слева от позиции Васильева.

После огневого налета фашисты двинулись в атаку.  Они шли в полный рост и строчили из автоматов, прижав их приклады к животам.
Но вот по цепи врагов в зеленых мундирах ударила хлесткая пулеметная очередь. Засвистели снаряды советских пушек. Открыли огонь стрелки. И смешалась фашистская цепь. Ткнулись носами в землю самонадеянные завоеватели.

Илларион пристально всматривался в фигуры распластавшихся гитлеровцев. И достаточно было кому-либо из них зашевелиться, приподнять голову, как врага навсегда пришивала к земле меткая пуля сибиряка.  Полчаса спустя противник повторил атаку. На этот раз его пехота пряталась за броней танков. Но тут опять великолепно сработала советская артиллерия. Несколько машин запылало, не дойдя до окопов. Другие были подбиты бронебойщиками истребительной группы, в которую входил Илларион Васильев. Сам он брал на мушку смотровые щели, а потом, когда уцелевшие машины попятились назад, вел огонь по пехоте.

Сколько было отбито атак? Илларион и не помнит.
— Держаться до последнего вздоха, как присяга велит!  _ напоминал воинам вездесущий политрук Клочков, крепко сложенный человек, родившийся в Сибири.— Каждый выигранный нами час приближает победу. Не сдюжат немцы! Выдохнутся!..

Двое суток сдерживали панфиловцы натиск гитлеровцев.  И столь велико было напряжение, так много пришлось поработать, совершенствуя окопы в «антрактах» между атаками, что Илларион не успел закурить из коробки, подаренной генералом.
Потом на участке, который обороняли бронебойщики, наступила необычная тишина. Только откуда-то со стороны доносился тягучий шум танковых двигателей.  — Прорвали правый фланг! — передали по цепи.
И тут солдаты поняли, что они отрезаны от основных сил дивизии. Подсчитали число оставшихся «штыков». Их оказалось двадцать восемь.

 

Клочков-Диев

Глубокой ночью группа, возглавляемая Василием Клочковым, собралась в лесу.
— В Булычеве остался склад с боеприпасами и горючим,—тихо сказал политрук.— На прощание надо устроить фашистам фейерверк. Добровольцы есть?
Все двадцать восемь сделали шаг вперед. Но Клочков отобрал только пятерых; Васильева, Бондаренко, Дутова, Натарова и Сенгирбаева.
Клочков повел их сам.
Тогда-то и прибавилась к его фамилии приставка «Диев». Так прозвал Василия Георгиевича веселый украинец Бондаренко.
— Наш политрук всегда дие,— говорил он .— Дие —значит, действует.

Уважительная кличка привилась сразу и вскоре попала в документы.
Село казалось вымершим. Гитлеровцы были так уверены в своей безопасности, что ограничились лишь охраной штаба.
Смельчаки тихо подползли к складу.
— Бутылки! — скомандовал политрук.
Почти одновременно на склад полетело пять бутылок с горючей смесью.
— Отходим! — сказал Клочков.
Группа побежала к лесу.

Через несколько минут позади воинов раздался страшный грохот. Столб огня поднялся до самого неба.  В селе «заговорили» пулеметы. Но операция завершилась благополучно, если не считать легкого ранения, которое получил Иван Натаров.
В лесу участники дерзкой вылазки соединились со своими товарищами. Их снова стало двадцать восемь.  — Будем выходить из окружения,—сказал Клочков-Диев . —И обязательно выйдем, если каждый из вас поведет себя, как настоящий солдат. Присяга и приказ старшего остаются в силе и здесь, в тылу врага. Помните об этом, товарищи!
Прежде чем двинуться в путь, политрук распорядился предать земле тела советских, воинов, павших на поле боя.
— Нельзя допустить, чтобы враги глумились над ними!
— заявил Василий Георгиевич.
Братскую могилу выкопали под развесистой елью.  На стволе дерева Клочков вырезал ножом: «Здесь лежат защитники Москвы. Октябрь. 1941 год.» «Ну и молодец же наш политрук! — подумал Илларион Васильев, прочитав эту надпись.—Находится в тылу у немцев, а чувствует себя хозяином». 
Отряд зашагал на восток.  Шли лесом, след в след. На земле, схваченной морозцем, оставалась утоптанная тропинка.
Около одной деревни, выглянув из-за кустарника, воины увидели немецкого часового. У ног фашиста горел костер. Обойти его нельзя было: справа и слева — болото.  — Подождите меня здесь! — шепнул подчиненным Клочков-Диев.— Пойду разведаю.
И исчез во тьме.

 

Минут через сорок он вернулся и объявил солдатам:
— Путь свободен!

Больше ни слова не сказал Василий Георгиевич. Но все двадцать семь заметили, как он вытер о голенище сапога большой штыковой нож, и поняли: часовой снят!  И опять с восхищением взглянул на политрука Илларион Васильев: 
«Вот он какой, коммунист Диев! Настоящий герой!» 
И дал себе боец молчаливую клятву: держаться поближе к политруку, быть готовым прийти ему на выручку. И еще подумал Илларион об удивительной скромности этого человека: «Совершил подвиг — и ни слова о нем!» Двинулись дальше. Наступило утро. Из-за туч выглянуло солнце. Людей все сильнее мучил голод. Ведь у них за истекшие сутки ни маковой росинки во рту не было. Но Илларион и его товарищи видели, как бодро держится Клочков-Диев. Тот шутил, будто вышел на прогулку.

Знал Василий Георгиевич: тяжело солдатам. Кое у кого ноги начали заплетаться. Подкрепиться бы им.  Пусть не борщом, не хлебом...

И вот видит Илларион: остановился политрук и улыбается с этакой хитрецой:
— Не унывайте, братцы! Если бы вы знали, какой я для вас «НЗ» приберег! Попируем на славу!  И достал из планшетки две плитки шоколада.  — Илларион Романыч! — кивнул он Васильеву.— Вы у нас самый старший. Вам и провиант делить.  — Откуда это у вас, товарищ политрук? — удивился солдат.
— У немецкого часового конфисковал. Жаль, что больше у него ничего не было. Дели, брат!  Шоколад был поделен на двадцать восемь равных долек. И опять качал головой Илларион: коммунист Диев повернулся к людям новой гранью своего характера.  Они продолжали идти к своим. Эти люди не считали себя героями. Но они глубоко и крепко любили свою Родину, каждым нервом чувствовали личную ответственность за ее судьбу и были готовы к подвигу.

Двадцать восемь патриотов прорвались из окружения в районе Волоколамска. Здесь их встретил генерал-майор Панфилов.
— Мы считали вас погибшими,— сказал генерал, пожимая руку Клочкову-Диеву.— Молодец! Спасибо! Ловко ты вывел группу.

 

Засада у моста.
В один из ноябрьских дней 1941 года Иллариона Васильева вместе с Петром Дутовым и Иваном Натаровым вызвали к командиру роты.
— Поручаю вам взорвать мост, когда по нему пойдет фашистская танковая колонна,—коротко распорядился капитан Гундилович.

К мосту примыкал редкий березняк. Под ногами воинов хлюпала болотная жижа. Несколько часов трое солдат лежали здесь, промокшие и продрогшие до костей.  Лежали и ждали, когда появятся немецкие танки.  Постукивая зубами, Илларион Романович всматривался в противоположный берег глубокого оврага. Он не сетовал на трудное задание: приказ командира был приказом его собственной совести, зовом сердца.  Иллариону вспомнился день, черный день начала войны.

Повестку о мобилизации ему принесли прямо в поле.  А через несколько часов он уже ехал из своего совхоза в военкомат, наскоро простившись с женой Клавдией Емельяновной, трехлетним сынишкой Леней и грудной дочуркой Зиной. С бедой надо было бороться. Детей требовалось защищать. И вот он здесь, на боевом посту.  Какие же могут быть разговоры о трудностях? Лежи, терпи, сжавшись в комок, и жди.

И вот загрохотала земля. Потянуло запахом отработанного топлива. До боли в пальцах сжал Илларион шнур, который тянулся к «адской» машине.  Через мост проскочил первый танк, второй... Седьмой...  тринадцатый... Пора! Солдат дергает за шнур, и мост взлетает в воздух вместе с двумя вражескими машинами.  И тотчас же на танки, пропущенные через мост, обрушивается кинжальный огонь наших орудий.  Нет, не зря лежали на болоте Илларион и его товарищи!

 

Подвиг, потрясший мир.
Вызвав к телефону командира полка Капрова, генерал Панфилов спросил:
— Кто у вас на разъезде Дубосеково?
Этому участку обороны Москвы он придавал исключительно важное значение И когда услышал, что там находится взвод истребителей танков роты капитана Гундиловича, успокоился. Он хорошо помнил этих парней и вскоре навестил их.

Легко спрыгнув с лошади, генерал подошел к солдатам, долбившим мерзлый грунт. Задумчиво осмотрел поле. Потом лег на землю, как бы прицеливаясь, и озабоченно заметил:
— Видите вон ту небольшую высотку? Надо на ней окапываться. Здесь вы — как на ладони.  И приказал перейти вперед метров на восемьдесят.  Когда отрыли траншею в рост человека, политрук Клочков воскликнул мечтательно:
— Вот если бы еще хороший накатник!
— А где материал взять? — возразил кто-то.  — Ночью будем срывать рельсы с железнодорожной линии и таскать к траншеям.

Так и сделали. Соорудили из рельсов и шпал накатник в три ряда и завалили сверху землей.

Самолеты шли на малой высоте. Илларион Васильев хорошо различал на их крыльях черные, зловещие кресты.  Вот завыли над головой тяжелые бомбы — В укрытие! — крикнул солдат.

В эту минуту Илларион еще раз с благодарностью подумал о предусмотрительности политрука Василия Крючкова.  Как хорошо, что тот предложил воинам сделать толстый накатник: сейчас он надежно прикрывал бойцов.  Правда несколько человек завалило землей, но их быстро откопали.

Едва успели скрыться отбомбившиеся самолеты, на дороге появились гитлеровские стрелки и автоматчики.  Было их около ста человек. Видимо, они считали, что после «обработки» с воздуха на высотке не осталось ни одной живой души. Наглые и самоуверенные, фашисты двигались в походном строю.

— Вот, гады, как по бульвару разгуливают по Волоколамскому шоссе. Ну, что ж, подпустим поближе! — зло проговорил Илларион.

Когда гитлеровцы подошли метров на сто, раздался молодецкий свист. Это подал команду один из двадцати восьми. И сразу же застрочил пулемет Ивана Шепеткова.  Своим оружием он владел виртуозно. Открыл огонь Илларион Васильев, защелкал затвором Гавриил Митин, бывший слесарь трамвайного парка. Заработал остроглазый киргиз Душанкул Шапоков, уроженец далекого аула в предгорьях Тянь-Шаня. Ему помогал казах Алик-бай Касаев... Лишь немногим фашистам удалось уползти от метких пуль панфиловцев.

Василий Клочков в это время находился на наблюдательном пункте. Он видел, как немцы бомбили траншеи, как рвались на переднем крае тяжелые снаряды и мины, как шли, а потом разбегались и расползались по кюветам фашисты. Он понимал, что это — н е последний наскок врага. Бой только начинается. Как никому, этим бойцам нужна сейчас поддержка. И Василий Георгиевич кинулся на линию огня. То ползком, то короткими перебежками политрук добрался до своих побратимов.

...Вот Клочков-Диев сморит в бинокль, и брови его сходятся на переносице.
— Двадцать танков! — говорит он и добавляет озорно:
— Меньше, чем по одному на брата!
Потом подает команду, чтобы приготовили ПТР, противотанковые гранаты и бутылки с горючей смесью.

Каждый надевает на себя по две сумки с боеприпасами и напряженно ждет...

...Головной танк шел прямо на окоп Иллариона Васильева.  Сорок метров, двадцать... Еще ближе... Вот он совсем рядом: Сильный взмах руки — и оглушительный взрыв сотрясает воздух. Теперь, не мешкая, боец бросает бутылку с горючей смесью. Танк объят пламенем.  Взрываются бензобак и боеприпасы.

Еще одна стальная громадина выползает из-за горящей машины.
— Кидай быстрей! — кричит кто-то.

Но Илларион опять ждет самого выгодного момента.  Нужно бить только наверняка, только в цель, чтобы ни одна гадина не прошла через его окоп. И граната бойца рвется там, где надо.

Из люков остановленного танка выскакивают гитлеровцы.  Теперь в руках Васильева — винтовка. Ни один из членов экипажа не уходит живым.

Без отдыха работает пулемет Шепеткова. По-богатырски действует Иван Шадрин: уже два танка навечно застряли у его окопа. Четыре подбитые машины на общем счету Петра Емцова и Николая Болотова. Ни один танк не прошел через позицию, на которой держался Иван Натаров.

Четырнадцать бронеединиц подбили и сожгли неустрашимые солдаты. Остальные танки откатились назад.  Поредел и взвод гвардейцев. Погибло двенадцать человек. Тринадцатого они расстреляли сами за то, что тот поднял руки, когда один из фашистских танков подошел к его окопу. Это был двадцать девятый в их взводе.  Бой продолжался четыре часа, а воинам казалось, что он растянулся на целую вечность. Илларион Васильев едва стоял на ногах от усталости. Но отдыхать было некогда: требовалась первая помощь раненым, не покидавшим своих постов.

Не успели бойцы перевязать раны, как снова показались фашистские машины. И опять Клочков по-хозяйски пересчитал надвигающиеся танки.
— Тридцать! — сказал он, внимательно оглядев гвардейцев.  Политрук верил и знал: эти люди не дрогнут. Они умрут, но не пропустят врага. И здесь, в грязном, сыром окопе, Василий Георгиевич произнес знаменитые, облетевшие потом весь мир слова:
— Мать-Родина, дай твоим сынам силы и мужество померяться с вражескими танками. Велика Россия, а отступать некуда: позади Москва!

Илларион Васильев видел, как политрук в последний раз метнул гранату, как перед ним остановился вражеский танк и как Клочков выскочил навстречу другой машине, подняв над головой две бутылки с горючей смесью...
Казалось, сражению не будет конца. Гулко стучали  противотанковые ружья. Пылала фашистская броня.  Снег вокруг потемнел от крови. Погиб Абрам Крючков.  Подорвался вместе с танком Мустафа Сенгирбаев. Вышел навстречу вражеской броне, обвешанный гранатами Яков Бондаренко...

Четыре машины подбил в этой схватке Илларион, а пятый танк зажег, взаимодействуя с соседом по окопу: тот бросил бутылку справа, а Илларион — слева.  В этот момент рядом взметнулся взрыв, полыхнуло огнем, и солдат упал без сознания.
Много дней его считали погибшим. Но Илларион Романович выжил, хотя получил семь глубоких осколочных ранений и потерял немало крови.

Трое суток полз сибиряк по лесу, пока его не подобрали конники генерала Доватора.
Девять месяцев пролежал Илларион в госпитале, не зная о том, что сразу после ожесточенного боя у разъезда Дубосеково командир дивизии генерал Панфилов позвонил в Ставку Верховного Главнокомандования и попросил, чтобы двадцать восемь гвардейцев были удостоены звания Героя Советского Союза.

 

Навечно в строю
Недавно мы побывали в селе Плотникове Кемеровской области, где живет Илларион Романович Васильев.  Мы увидели героя сразу, как только подошли к его дому. Он вышел нам навстречу с огорода, широко улыбнулся и пригласил в комнату.

Нетрудно догадаться, как мы волновались в эти минуты, видя перед собой человека, ставшего живой легендой.  А он вел себя просто, охотно отвечал на вопросы, показывал альбомы, фотографии, бесчисленные грамоты, газетные вырезки, винтовку с дарственной надписью на ложе и десятки других предметов, из которых можно было бы составить целый музей.

Илларион Романович — частый гость на заводах, в колхозах, совхозах, учебных заведениях, телестудиях и воинских частях. С огромным вниманием слушают люди его живое слово о подвигах гвардейцев.

Бывший защитник Москвы, коммунист И. Р. Васильев почетный солдат одного из военных округов. Его имя навечно занесено в списки первой роты Н-ского полка вместе с именами остальных двадцати семи богатырей земли советской.

Илларион Романович ежегодно навещает родной полк. В честь его приезда выстраиваются все подразделения, и командир полка торжественно отдает рапорт герою.

Так народ и армия возвеличивают тех, кто не жалел ни крови, ни самой жизни в борьбе за счастье Родины, за коммунизм.