Представляем вашему вниманию краткие биографические сведения о тех героях Безымянной высоты, о которых поется в знаменитой песне.

Многие сибиряки помнят хорошего человека Ивана Ивановича Куликова. 
Отец его был ранен кулаками, сын вместе с отцом боролся за создание колхоза. Затем -  служба в армии, учеба в совпартшколе и работа наладчиком станков на заводе.
Круг его интересов был широк. Свободное время Иван Иванович просиживал над томиками Пушкина и Лермонтова, Ершова и Гете. Он много рисовал — иногда часами сидел у мольберта.

Это был высокий, крепкий, не слишком разговорчивый, но очень отзывчивый и душевный человек, хороший товарищ, работник и семьянин. Перед уходом на фронт он дал своей дочери Нине вторую жизнь. Нина тяжело заболела. Спасти ее могло только переливание крови, но крови нужной группы в больнице не оказалось. Вызвали отца. Он пришел усталый — простоял двадцать четыре часа у станка. Кровь у него брали дважды. Дочь была спасена.

А через несколько дней Иван Иванович Куликов, уходя на фронт, прощался с домашними.



Тепло отзываются сибсельмашевцы В. Г. Родионов и Д. Н. Морозов о мастере управления жилищно-коммунального строительства Гаврииле Андреевиче Воробьеве.  Они знали этого огромного здоровяка как человека нежной души, умеющего добро и радостно улыбаться, весело и остроумно шутить.

Кто-то, кажется Липовецер, перед боем за Безымянную попросил у товарища закурить. Гавриил Воробьев, запел вполголоса:

Закури, дорогой, закури!
Ты сегодня до самой зари
Не приляжешь, уйдешь ты опять
В ночь глухую врага штурмовать.

Гавриил Воробьев пришел на «Сибсельмаш» когда завод еще строился. Был участником митинга, на котором выступал Демьян Бедный. Надолго запомнились молодому рабочему слова народного поэта о том, что дело, которое он, Гавриил Воробьев, делает вместе со своими товарищами,— великое дело. Бригада слесарей, которой руководил Гавриил Андреевич, уважала его. Одному поможет, с другого потребует, с третьим — пошутит. А шутка была всегда с ним.  

Гавриил Андреевич очень любил детей, и дети с нетерпением ждали отца с работы. Завидев его, Саша, Вася, Маша и Вера бежали навстречу, бросались на шею отца, и начиналась веселая возня. А после ужина наступали особенные часы. Ребята знали, что больше всего отец любил песню о Щорсе, чтобы увлечь его, начинали запевать о том, как шел под красным знаменем раненый командир полка. Маленькая хитрость всегда удавалась — отец брал гитару, начинал подпевать. Пели хором о юном барабанщике и Каховке, об орленке и Катюше.  Пели, и песням не было конца.


Уходя на фронт, Гавриил Андреевич говорил детям:
— Берегите мать. Без матери трудно.

Петр Романов был самым молодым из восемнадцати.  Вырос он в селе Мишенском Тульской области — на родине всем известного поэта Василия Андреевича Жуковского.  С детства полюбил стихи великого земляка, а вместе с ними «поля, холмы родные, родного неба милый свет», «ручей, вьющийся по светлому песку» и «гибкой ивы трепетанье». 

Убегал в парк, где под вековой тенистой елью, посаженной еще поэтом, часами просиживал над стихами В. А. Жуковского и декламировал:

Обетам — вечность, чести — честь,
Для дружбы — все, что в мире есть.
Неправде — грозной правды глас,
Заслуге — воздаянье...

Его любовь к чтению знали все, и мальчика часто просили почитать вслух или рассказать прочитанное.  Пятнадцати лет начал работать колхозным счетоводом.  Правление колхоза не раз отмечало его трудолюбие и честность. 

Брат Петра, Тимофей Андреевич, вспоминает:
— Очень ему хотелось в армию. Он этого дня не чаял дождаться. И дождался. В 1937 году Петра призвали.  Служил на Дальнем Востоке в зенитной артиллерии.

После армии Петр Андреевич поступил работать на завод, где ему вскоре доверили новый станок-автомат.  Вместе с заводом эвакуировался в Новосибирск. Здесь трудился по 16—18 часов. За доблестный труд в 1942 году ему было присвоено звание «Гвардеец трудового фронта». В начале 1943 года Новосибирский облисполком за успехи в производстве боеприпасов наградил Романова Почетной грамотой. Летом 1943 года он ушел на фронт.

С дороги Петр Андреевич писал родным: «Еду на фронт добровольцем бить фашистских гадов. Ребята у нас все на подбор — один лучше другого. Немцы запомнят нас».  

И фашисты действительно запомнили их. Больше того, они ставили героев Безымянной в пример своим солдатам.  Элюшу Яковлевича Липовецера хорошо помнят и однополчане и работавшие с ним в Харькове и Новосибирске.

Бывший начальник цеха № 2 Харьковского тракторного завода Спивак и диспетчер цеха Гендлер, проработавшие с Элюшей Яковлевичем на тракторном заводе по нескольку лет, говорят:
— Мы его запомнили как замечательного технолога нашего цеха. Работал он много. Не жалел ни сил, ни времени.

А на «Тяжстанкогидропресс» он пришел, собственно, тогда, когда завода еще не было. Стояли два пустых корпуса. Нужно было установить станки. С помощью единственного «механизма» — деревянных катков — мастер Липовецер со своей бригадой — шестнадцатилетними мальчишками и девчонками — выполнил задание.  Перед отъездом на фронт Элюша Яковлевич забежал на завод и, как обычно, неторопливо и негромко сказал:
— Ну вот, ребята, пришел прощаться. Уезжаю. До скорой встречи с победой!


Отличным производственником был и Татари Касабиев. Его фотографию видели не только на заводской, но и на городской Доске почета.

Татари родился в небольшом селении Абайтикау Алагирского района — высоко в горах Северного Кавказа.  — Это совсем недалеко от тех мест, где жил сам Коста Хетагуров,— поясняют нартцы.— В те времена добраться туда можно было только летом, преодолев пешком два-три горных перевала.

В автобиографии Татари писал: «До революции отец не имел ничего, кроме рабочих рук».

Касабиевы жили тем, что удавалось вырастить на небольшом клочке земли. А вырастал один ячмень, и то не всегда. Чтобы прокормить семью, отец выжигал тросточки, делал деревянные ложки и черпаки. Летом все это везли на рынок. На вырученные деньги удавалось купить соли, а иногда — даже кусок мыла.

Советская власть принесла семье Касабиевых счастье.  Они переселились в село Нарт, где с помощью государства построили дом, одними из первых вступили в колхоз.  Когда дети стали подрастать, Налык Басаевич Касабиев сказал:  
— Учитесь, сыны. Мы не учились й во многом остались слепыми, а вы должны учиться.

И дети выполнили волю отца. В совхозе «Нарт», раскинувшемся у подножия гор, и сейчас помнят Налыка Басаевича и его сыновей. Помнят, как Татари босиком бегал в школу. Одним из первых он надел пионерский галстук, стал пионервожатым нартской школы, а в 1931 году вступил в комсомол. Помнят и то, как в 1938 году Татари приезжал в отпуск из Новосибирска и с восхищением рассказывал о городе, ставшем для него второй родиной. К тому времени за плечами у Татари была служба в армии, несколько лет работы на одном из заводов Дзержинского района Новосибирска.

Во время войны все пять братьев Касабиевых защищали Отечество. Линия фронта проходила и через родное для Татари село Нарт, по буйной реке Фиагдон.  Вместе с частями Советской Армии оборону держали и нартцы. Фашистам не удалось взять это село.. 


В числе тех, кто помогал оборонявшимся, был и семидесятилетний Налык Касабиев. Вернувшийся из госпиталя Дзиго — его уволили после тяжелого ранения — застал отца у разрушенного фашистскими снарядами дома. Из хозяйства осталась одна кошка.
— Ничего, сынок,— сказал старый осетин,— это не самая большая беда.—И, стараясь подбодрить сына, добавил:— Зато никто не скажет: «Йе хэдзары гэды дер нэй». (У него даже кошки нет).

Вскоре Дзиго узнал, что погиб Татари, умер от ран Хадтумар, и снова ушел воевать. Он мстил за гибель братьев. Имя Дзиго Касабиева записано в боевую историю, части, в которой он сражался.

Сейчас Алихан и Дзиго Касабиевы работают в совхозе «Нарт», Ахберт — на шахте.


В песне есть слова: «Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят».
Третьим был Александр Алексеевич Артамонов. Он запомнился всем, кто знал его, как настоящий солдат, как великий мастер на все руки и певун. Без песни Александр Алексеевич не брался за работу.
Биография его похожа на биографию товарищей. Был слесарем МТС на Днепропетровщине, мечтал сесть за руль автомобиля. Александр нашел учебники, самостоятельно подготовился к сдаче экзаменов на шофера и вскоре получил права шофера второго, а затем и первого класса. В те времена таких было немного...  Он всегда находил время, чтобы участвовать в самодеятельности и мастерить радиоприемники. После приемника с батарейным питанием собрал другой, более совершенный, а затем — сетевую радиолу.
Любил рисовать и рисовал хорошо. В семье и сейчас, как дорогая память, хранится одна из его картин — «Охотники».  

Началась, война. Александр Алексеевич по-прежнему был за рулем. Иногда приходилось сутками не вылезать из кабины.
За старательность, знание техники, умение ладить с людьми назначили А. А. Артамонова начальником транспортного отдела завода. Случалось, что кто-нибудь из его подчиненных, сломленный усталостью, засыпал за рулем. Тогда его подменял сам начальник.  А дети Александра Алексеевича помнят, как любил отец поиграть, повозиться с ними, покатать на машине, а иногда и на себе. Во время войны дочери Артамонова остались на территории, временно оккупированной фашистами.  Не раз просился их отец на фронт, да не отпускали.

В июне 1943 года просьба коммуниста была удовлетворена...  Командир восемнадцати Евгений Порошин был уральцем, но все считали и называли его сибиряком. Он не возражал. Возможно, потому, что три года прослужил в Сибири.

Евгений Иванович Порошин родился в Свердловске незадолго до революции. Его отец был печатником. До 1917 года он печатал листовки и прокламации, после — работал в газете «Уральский рабочий».  Евгений учился в Свердловском химико-технологическом техникуме. Отлично окончив техникум, он поехал на север Свердловской области, где недалеко от Невьянска строился крупный медеплавильный комбинат. Там его назначили сменным техником цеха газовой серы. 
Цех был пусковой. Поэтому приходилось быть и маляром, и монтажником, и регулировщиком аппаратуры.  В 1935 году Евгения Порошина призвали в Красную Армию. В Сибири он закончил школу младших командиров, курсы среднего комсостава, а затем служил на границе — на заставе.


«Служба на границе — это полное напряжение сил и внимания. Но, охраняя границу, мы всегда счастливы и чувствуем себя хозяевами того участка, который нам доверили »,— писал Евгений Иванович своей жене Елизавете Ильиничне.

За три года па заставе возмужал Евгений, закалился.
«Характер мой очень изменился: мягкотелость прошла, тверже, а где надо — суровее стал»,— признался он родным.

После демобилизации Евгений Порошин надел свою неизменную косоворотку, возвратился на родной завод, где работал сменным инженером, начальником смены одного из самых крупных цехов комбината. Он работал спокойно, и его спокойствие, уравновешенность передавались товарищам.

— Удивительный это был человек,— вспоминает бывший начальник цеха газовой сварки Л. Д. Котовский.— Ни с кем в коллективе не ссорился, не ругался. На производстве всякое бывает, а он всех умел убедить без окрика. Его понимали с полуслова.

В свободное время Евгений обычно уходил в лес или на реку. Он был страстным рыболовом, очень любил бродить с ружьем по лесу. Лес ему нравился всегда, особенно в грозу. После такой прогулки он появлялся дома промокший и радостный, и все знали, что дождь, значит, кончился...
Евгений Порошин прибыл в 718-й полк, когда наши войска готовились к прорыву обороны на реке Снопоть.  Молодой командир к этому времени прошел большую армейскую и фронтовую школу. Порошин начал войну под Москвой. Уже там зарекомендовал себя смелым и находчивым командиром.

В боях под Москвой Евгений был ранен, но в госпитале ему не лежалось. Он рвался на фронт. «Пролежал в госпитале 12 дней,— писал Порошин 23 декабря 1941 года родным.— А мне кажется, что целый год лежу. Ну, ничего, поправлюсь и буду крепче бить фашистов».  Тихим августовским утром младший лейтенант Порошин прибыл в 718-й полк, где и принял взвод сибиряков.  — Главная задача у каждого из нас — разбить немецкую свору. И только тогда можно будет жить нормально,—сказал офицер, знакомясь с подчиненными.  Такими они были — людьми, любящими свое дело, коллектив, семью, солдаты с дипломами техника и инженера, с сердцами рыцарей без страха, добровольцы-коммунисты из Новосибирска.

Прошли годы, выросли дети бойцов. Затянулись нанесенные войной раны. Работают на заводах Новосибирска дети Гавриила Андреевича Воробьева. Старшая дочь Александра Гаврииловна — ударник коммунистического труда. Дочь Бориса Давыдовича Кцигеля — Татьяна Борисовна— кандидат медицинских наук.  
— Я исследовала,— рассказывает Татьяна Борисовна ,— действие нового сердечного препарата, который выделен из семян известного растения — вязеля завитого.  Это и есть моя диссертационная работа.


Читая объемистую рукопись ее диссертации, нельзя не позавидовать настойчивости, с какой Таня шла к цели.  Опыты, расчеты, опять опыты — на собаках, кошках, голубях, морских свинках, кроликах, крысах, лягушках. И только после многолетних кропотливых исследований —вывод: новый препарат может быть использован для лечения сердца.

Заочно окончили институты и получили дипломы инженеров Валя Ярута и Тоня Касабиева. Хорошими работниками стали Елена и Дмитрий Белоконовы, Олимпиада и Людмила Артамоновы, Людмила Касабиева, Владимир и Нина Куликовы, Эльвира Шляхова.
Дети выросли достойными наследниками славы отцов...


Подрастают и внуки. Геннадий Мышкин — внук Г. А.  Воробьева — уже третий год служит в армии, а Аленушка Кигель разучивает первые в жизни песни.  Жизнь идет...
На память невольно приходят слова:

Вас с нами нет.
Но в нас вы живы,
Пока на свете живы мы.

Рославль и Чаусы, Могилев и Ломжа, подступы к Кенигсбергу и Черск, Гданьск и Померания — такой путь прошла Рославльская Краснознаменная ордена Суворова 139-я стрелковая дивизия, в которой сражались сибиряки.  И каждый раз, когда в части ее поступало пополнение, новичкам рассказывали о бое на Безымянной высоте.

Погибшие герои пережили свою смерть. Их подвиг стал примером храбрости и эталоном поведения в бою.  Эстафета подвига продолжалась. Товарищи донесли ее до Берлина. Ветераны помнят, что на стене рейхстага они написали: «мы — порошинцы».

Вместе с однополчанами героев нес эстафету подвига и сын Емельяна Белоконова — летчик Иван Белоконов.  Он тоже погиб в бою. А позднее в рядах армии служил сын Николая Ивановича Голенкина—танкист Валерий Голенкин.

Помнят о подвиге и там, где навсегда остались герои-сибиряки.
16 октября 1966 года на месте фронтового обелиска встал семиметровый памятник — два воина, застывшие в молчании. Один из них возлагает венок на могилу, второй стоит в скорбном молчании. Это символично: два живых застыли у могилы своих товарищей. Лица воинов грустны, суровы и задумчивы: они скорбят о погибших, клянутся вечно быть верными делу, за которое отдали жизнь шестнадцать коммунистов.


На постаменте надпись: «Здесь, на этой высоте, 14 сентября 1943 года геройски погибли воины-сибиряки 718-го стрелкового полка 139-й стрелковой дивизии». Золотом высечены их имена и, как клятва, слова М. Матусовского:

Мы не забудем, не забудем
Атаки яростные те
У незнакомого поселка,
На Безымянной высоте.