СТАМ

Сибирский театр актерского мастерства работал в Омске до 30 марта 1931 года, когда, выполняя решение УЗПС, отправился в Иркутск в обмен на театр оперетты.

Гордое и ко многому обязывающее название труппа получила на известном уже нам совещании театральных руководителей в Новосибирске, где учли ее возможности. Забегая вперед, скажем, что труппа с честью оправдала высокое доверие.  
11 марта 1931 года газета «Рабочий путь» написала:

«В части тематики и художественной продукции театр имеет бесспорные достижения».

Расшифровать этот вывод, просматривая «Рабочий путь», к сожалению, непросто. Развернутое наступление социализма по всему фронту диктовало жесткую экономию газетных строк.

Не о театре, а в первую очередь о задачах пятилетки, выполняемой в четыре года, движении ударников и выдвиженцев, технической реконструкции, ликвидации кулачества как класса — вот о чем пишут журналисты. Их тревогу вызывает осенний набор в школы ФЗУ, и работа пунктов среди строителей-сезонников, и ежедневное выполнение промфинплана. 
Они призывают все заводы выделить делегации для участия в общественно-показательном суде над виновниками «поломки пресса и молота», выдвигают лозунг: «В бой за здоровый паровоз», сообщая о делах в депо, а когда пишут о колхозных полях, надеются, что очень скоро «земля станет фабрикой». 
Они извещают о трагедии в селе Медвежье-Гривское Калачинского района, где кулаки из обреза застрелили председателя коммуны «3-й Интернационал»...

Искусство считало своей важнейшей обязанностью воздействовать на жизнь.

«Театр должен воспитывать в каждом посетителе волю к борьбе за социализм— такова конечная задача, которую ставит перед собой руководящее ядро театральной труппы».

Актуально-политический советский театр, обращаясь к «Первой Конной» Вс. Вишневского, заявлял, что эта пьеса трактует вопросы обороноспособности страны. Он заменял афиши с перечнем актерских фамилий газетой, которая подробно рассказывала об организации Красной Армии и ее боевом пути, а в фойе устраивал военную выставку и устанавливал дежурство военных специалистов, углубляющих знания зрителей в области военного дела.

Он определял целевую установку спектакля «Первая Конная»: проникнуться идеей вооруженного отпора всем попыткам капиталистических стран удушить Советскую республику. Эта целевая установка была тем более необходима, что шел призыв в армию парней 1908 года рождения...

Та яростная борьба за социализм, которую вели на разных участках советские люди, те решения, что принял XVI съезд партии по вопросам обороноспособности, индустриализации и сельского хозяйства, определили репертуар СТАМа.

«Первая Конная» и «Наша молодость», «Боевики», «Двенадцать С-261», «Выстрел», «Хлеб» — лаконичные названия спектаклей несут в себе напряженность эпохи. В переломный период всеобщей «перековки» порою и в спектакле, поставленном по классическому произведению, возникала апелляция к современному политическому сознанию.

12 октября 1930 года на премьере спектакля «Без вины виноватые » в постановке С. Воронова после третьего звонка под музыку появились актеры, изображавшие компанию буржуазных интеллигентов.

Ах, наша песня спета:
Театр стал газетой,
Американцев едкий порох
Щиплет нос...

Артисты играли заседание месткома, посылающего передвижную труппу театра в деревню.
Потом старая актриса обращалась к молодежи и зрителям примерно с таким текстом: «Вы не знаете, как жили актеры раньше, каким был театр. Смотрите». Заканчивался пролог —начиналась пьеса Островского.

Когда Алексей Павлович Розанцев узнал об этом «гарнире», он удивился: «Смотрите-ка, и Воронов поддался моде!» И добавил, подумав: «Это влияние спектакля Федора Николаевича Каверина, видного режиссера, поставившего «Кинороман».

Федор Николаевич вел занятия в студии Малого театра. Со студийцами он и выпустил «Без вины виноватые». Я видел спектакль.  На авансцене с обеих сторон в ложах сидели «купцы», «губернатор» выходил поздравлять Кручинину. Пелись куплеты, в которых осуждался ушедший в прошлое строй. Артисты Малого театра не приняли спектакль, но он пользовался успехом и продолжал идти, а вариации его разрабатывались в других театрах, особенно в провинции. Однако не может быть, чтобы весь спектакль у Воронова был выдержан в том же духе».

Алексей Павлович прав. Мода не определяла направленность СТАМа. Этот театр ценил искусство переживания, искусство внутреннего стремления, выявляющегося во внешних действиях. Актеры СТАМа жили на сцене крупными чувствами и большими мыслями и именно этими своими качествами брали в плен зрителя и вели за собой.

А. А. Дружинина—Кручинина, М. Л. Курский — Незнамов, Л. Н. Колобов — Шмага, Б. А. Те-рентьев — Дудукин. 
Прекрасные актеры, следовавшие на сцене единственному мерилу—правде.

Колобов и Курский. Каждый, кто видел спектакль «Без вины виноватые», прежде всего вспоминает эту пару. Михаил Львович Курский играл Незнамова человеком легко ранимым, благородным, интеллигентным. Он унижен и оскорблен, как и Шмага. 
И дружба эта, порою внешне грубоватая, циничная, подспудно очень крепка. Потому что и Незнамова, и Шмагу объединяют условия их жизни, отношение к ней, честность, душевная чистота. Невольно домысливалась биография Шмаги — Колобова: его и выгоняли не раз, и били, и ожесточили, сделали пьянчужкой, циником. Но сохранил он в себе чудом доброту, способность отличить душевного человека от черствого.

Колобов не умел играть на гитаре, и голоса у него не было, но Алексей Федорович Теплов до конца своих дней помнил, как  Шмага садился, разваливался в кресле, держа гитару. Как уходил от бередящих расспросов в песню-тоску:

Счастлив тот, кто плачет,
Слезы — благодать.
Их навек утратив,
Тяжело страдать...

(Романс этот позднее, после войны, будет петь Шмага) .

Колобов пел и плакал. На словах Незнамова: «Уж кто-нибудь мне ответит за мои страдания: или они, или она!» —закрывался занавес. А зал кричал: «Ко-ло-бов! Ко-ло-бов!» Высокое драматическое звучание обретала эта сцена.

На фотографии, присланной Давидом Моисеевичем Майским, Колобов сидит, подперев голову рукой. Обманчиво спокойное лицо, таящее в себе неукротимый, живительный огонь-актера-лицедея. Худой, жилистый Колобов с помощью исключительного дарования, творческой одержимости и грима мог воистину перевоплотиться — получить иную плоть.

Играя купца Квасова в «Хлебе» В. Киршона, он становился плотным, широким, и эти физические данные казались неотъемлемыми от него самого. Любые образы —и драматические, и комедийные, и героические —создавались Колобовым мастерски. Зловещий Квасов в «Хлебе»—и умный, спокойный рабочий Демидов в публицистическом спектакле «Выстрел» А. Безыменского, темпераментный мастер Лысенко в «Двенадцать»,  С. Баркова —и простодушный, сметливый талант-самородок Степашка в «Поэме о топоре» Н. Погодина.

Актер, сделав свои первые шаги на сцене в 1896 году в Ярославле, в антрепризе 3. А. Малиновской, потом работавший у А. Н. Дюковой, А. К. Соколовского, Н. Н. Синельникова, Колобов и в советское время стал необходимым театру. Обладая редчайшей интуицией и чувством художественного отбора, он всегда отвечал требованиям современного ему искусства.

Перед Колобовым преклонялись, его уважали, к нему прислушивались.  Но характер Леонид Николаевич имел весьма; трудный, в отличие от Александры Дружининой и Бориса Терентьева, супружеской пары. Их в театре очень любили за открытый, коллективистский стиль жизни.

Внешне Дружинина напоминала красавиц, сошедших с полотен Федотова. Эмоциональная и глубокая актриса с сангвиническим темпераментом, она особенно хорошо играла роли Кручининой в спектакле «Без вины виноватые» и Ирины в «Огненном мосте» Б. Ромашова. Дружинина не выдержала перехода на возрастные роли.

И если раньше в любую труппу приглашали сначала ее, а потом Терентьева, в дальнейшем стало все складываться наоборот. Муж, который был младше ее, набирал силу, и вскоре его пригласил в Московский Камерный театр Александр Яковлевич Таиров, один из реформаторов сцены. Амплуа социального героя, рожденного эпохой, кажется, предназначалось для таких актеров, как Терентьев. Мужественный, высокий, с хорошим голосом, сценическим обаянием, он сразу стал необходим Камерному театру, где и сыграл свою лучшую роль зрелой молодости — Алексея в «Оптимистической трагедии» Вс. Вишневского.

Терентьев тем не менее не играл в СТАМе ролей, требовавших открытого темперамента. Их получал Михаил Львович Курский, который проработал в нашем театре несколько лет и очень нравился омичам великолепной внешностью, блестящей техникой, выразительным голосом.

Перед войной Курский поступил в Московский театр имени Моссовета, руководимый Ю. А. Завадским, и сыграл в нем Уриэля Акосту.  Дарование многих советских актеров крепло в омском гнезде.  Молодой актер Владимир Политимский, проработав несколько лет в Омске и других сибирских городах, в 1939 году успешно сыграет на ярославской сцене роль В. И. Ленина.